Константин Царихин

…и как книга, раскрытая сразу на всех страницах

(мои впечатления от прослушивания музыки Алемдара Караманова)

Музыковеды делят историю музыки на два периода: «до Баха» и «после Баха». Почему именно так? В чём заслуга Иоганна Себастьяна перед мировой музыкальной культурой? Да, написал 1 300 произведений (не ручей “das Bach”, океан, соглашаемся с оценкой Бетховена). Да, мастер полифонии; да, виртуоз игры на органе; создатель масштабных музыкальных мистерий, пятый евангелист, адвокат человечества – вспоминаем «Страсти по Матфею» и «Страсти по Иоанну». И всё-таки, почему?

Думаю, именно Бах был тем каналом, через который на землю попала Божественная Музыка Всесущего. Музыка разных измерений. Музыка микрокосма и музыка макрокосма. Музыка человеческой души. Музыка элементарных частиц. Музыка далёких галактик, квазаров и пульсаров. Музыка полёта архангелов. Образно выражаясь, Бах очень далеко раздвинул горизонты музыки как «вовне», так и «вглубь». Как-то прослушивая один из поздних баховских шедевров, «Искусство фуги», я поймал себя на мысли, что эта холодная, несколько архаичная (похожа на музыку XVII века), труднозапоминающаяся и трудноинтерпретируемая (а нужно ли интерпретировать?) музыка есть музыка жизни. Жизни, которая вокруг нас. Это музыка детских голосов, музыка шагов соседа, музыка тихих причитаний матери, музыка ветра, музыка шелеста листьев. У неё нет чёткой мелодии, нет ярко выраженной кульминации – мы внимаем причудливому переплетению нескольких голосов, не более того – а впечатление такое, что слышим весь мир.

Что было потом, после Баха? После Баха были его сыновья – Иоганн Кристиан и Карл Филипп Эммануэль, был Гайдн, был Моцарт, был Сальери, был Глюк. Посреди баховского океана, на пригожем, симпатичном островке был выстроен где-то строгий, где-то вычурный, где-то немного скучный на вид дворец, который называется «классической музыкой». В нём есть залы под названием «опера», «симфония», «соната». Всё чинно, благопристойно, гармонично. Классика, одним словом. Всю эту благопристойность взорвал Бетховен. В музыку попали неистовые вихри социальных революций, политических потрясений и жестоких войн. Во дворце классической музыки Бетховен расположил на постой кавалерийский эскадрон своих диких, непричёсанных звуков. Сначала, вроде, это всех шокировало, а потом ничего – привыкли.

На смену Бетховену пришли Шопен, Лист, Шуман, Брамс… Музыка вышла из роскошного дворца и села на лужайку, откуда открывался восхитительный вид на океан, и начала мечтать. Мечтать о чём-то таком, чего в момент времени здесь и сейчас нет. И чего, возможно, никогда не будет. Или, о том, что когда-то было. Разговор с душой «тет-а-тет», начатый Бахом, музыка романтиков продолжила, развила, довела до глубин.

А после этого музыка Западной Европы начала умирать, причём умирать долго, нудно, подцепив целый букет смертельных болезней – додекафонию, атональность, авангардизм. Кто-то говорит, что Шёнберг, Веберн и Берг были сильно травмированы мировыми войнами и тем безумием, которое гуляло на планете в первой половине XX века, и их музыка есть портрет эпохи. Но это такой портрет, смотреть на который, как на иные картины Пикассо, долго не хочется. Думаю, не найдётся такой человек, который докажет автору этих строк, что прослушивание последовательности диссонансных созвучий может как-то обогатить духовный мир индивидуума – вспоминаем Густава Малера, который после репетиции одного из сочинений Шёнберга попросил оркестр сыграть простое трезвучие.

Но если что-то умирает, то что-то рождается. Мир музыки спасли русские – Глинка, Мусоргский, Чайковский, Рахманинов. В эфирных октавах вокруг планеты зазвучали новые звуки – музыка русской души, музыка русской истории, музыка русской драмы. Словно предвосхищая начало исполнения Россией её мировой миссии по построению Царства Божьего, титаны отечественной музыки обновили обветшавший дворец классики, сделав в нём капитальный ремонт и прорубив в нём окно, через которое мир смог увидеть те сокровища духовной культуры, которыми столь богата Святая Русь.

Даже Сталин понимал, что без музыки не будет ни социализма, ни нормальной жизни, ни творческого, производительного труда. Шостакович, Прокофьев и Хачатурян писали летопись эпохи, в которой жили. Любовь и страх, добро и зло, героизм и трусость, самопожертвование и эгоизм – вся палитра чувств, красок и впечатлений минувшего столетия отразилась в их музыке, словно в увеличительном стекле. Казалось бы, что нового можно придумать после всего этого?

Алемдар Караманов (1934-2007)

И вот, появляется новый голос. И вот, рождаются новые созвучия. И вот, возникают новые мелодии. О чём они? И кто автор? Молодой крымчанин, выпускник московской консерватории, которого сокурсники и педагоги называли гением. В его голове живёт невообразимое количество звуков и их сочетаний, которые стремительно размножаются, словно бактерии. Эта звукомасса давит на мозг, на органы чувств, на весь организм, побуждая писать, писать, писать. Отказываясь от карьеры московского композитора, Караманов уезжает к себе на Родину, в Крым, ведёт там отшельнический образ жизни и создаёт огромное количество произведений, многие из которых при жизни он так и не услышал в концертном исполнении, хотя не терял слуха, как Бетховен. Почему? Потому что в данном случае слух потерял не один человек, а все, или почти все мы. Увы, мы не слышим той самой музыки Универсума, которую принёс в наш мир Бах, и которая снова напомнила о себе в творчестве Алемдара Караманова.

Нельзя сказать, что музыка Караманова сразу, что называется, ложится на сердце, подобно «Октябрю» из «Времён года» Чайковского. Она требует от слушателя особого, медитативного состояния сознания. Под эту музыку нельзя гладить брюки или готовить еду. Под эту музыку можно мечтать. Универсум, как «…книга, раскрытая сразу на всех страницах» (вспоминаем строки Бродского) на то и Универсум, что сочетает в себе всё. В случае с музыкой Караманова, это всё – и Бах, и Гендель, и Чайковский, и Дебюсси – переливы волн, игра стихий, солнечные блики на пенящейся волне прибоя… Это нон-, децим-, и ундецимаккорды, кварты, квинты, секунды, двойные ноты… Пассажи и арпеджио – ритмичные, аритмичные и полиритмичные. Разве такая музыка может быть втиснута в рамки фуги или сонатной формы? Караманов, подобно китайскому поэту Ли Бо, певец гор и вод, а горы и воды живут, где хотят, и как хотят. «Ли Бо поднимает чарку вина, сочиняет четверостишие, и сообщает рекам и горам смысл». Перефразируя эту строчку из истории китайской поэзии, можно сказать, что Караманов, прикасаясь к клавишам рояля, сообщает морю, воздуху, солнцу и нашей жизни смысл.

Среди многоплановой и чрезвычайно разнообразной музыки Алемдара Караманова я рекомендую вам послушать фортепианную пьесу «Аве Мария», третий концерт для фортепиано с оркестром, который также называется «Аве Мария», симфонию №7 «Лунное море» и передачу Михаила Казиника об Алемдаре Караманове, благо, видеосервис «Ютуба» предоставляет нам такую возможность.

Пьеса для фортепиано "Аве Мария"

Концерт для фортепиано с оркестром №3 "Аве Мария" - I часть

Концерт для фортепиано с оркестром №3 "Аве Мария" - II часть

Концерт для фортепиано с оркестром №3 "Аве Мария" - III часть

Симфония №7 "Лунное море"

Михаил Казиник об Алемдаре Караманове (в двух частях)